Согласно «Старшей Эдде» (песнь «Речи Гримнира») у Одина помимо двух волков
(Гери и Фреки) есть два ворона, которых зовут Хугин и Мунин. Их имена в переводе
с древнеисландского означают «думающий» (Huginn) и «помнящий» (Muninn).
Также существует альтернативный перевод имен Хугина и Мунина, по этой версии
вороны Одина называются «мысль» и «память».
Хугин и Мунин упоминаются не только в Старшей и Младшей Эддах, но и во многих
других средневековых памятниках скальдической поэзии. Также о воронах Одина
Хугине и Мунине говорят авторы «Круга Земного» (Снорри Стурлусон) и «Третьего
грамматического трактата» (Олав Тордарсон).
С точки зрения «функциональности» вороны Хугин и Мунин представляют собой
достаточно любопытные мифологические образы. В песни «Речи Гримнира» Один
говорит о том, что Хугин и Мунин располагаются у него на плечах. Каждое утро Всеотец
отправляет птиц странствовать по Девяти Мирам (не только по Мидгарду), и каждый
вечер они возвращаются, чтобы поведать великому асу о том, что творится во Вселенной.
Это не посланники богов, как полагали ранние исследователи скандинавских мифов.
Вороны Хугин и Мунин не показываются ни людям, ни етунам, они лишь наблюдают,
слушают и запоминают, это, образно выражаясь, личные «шпионы» Одина, которые
собирают для него необходимую информацию.
Мотив общения людей (или богов) с птицами является традиционным для
европейского оккультизма. При этом нет никаких упоминаний о том, как именно
Один внимает Хугину и Мунину, вероятно, вороны говорят на языке асов (в «Круге
Земном» Стурлусон упоминает, что Один сам обучил своих птиц). Это вполне логично,
если брать в расчет древний, но ошибочный миф о том, что вороны живут очень долго
и за свою жизнь могут многому обучиться. В действительности вид Corvus corax живет
от 10 до 30 лет в дикой природе, а в неволе – не более 75-80. Тем не менее,
экспериментально подтверждено, что вороны действительно способны изучить
человеческую речь, хоть и на уровне пятилетнего ребенка (на этот счет данные
различных исследований расходятся). А если учесть, что вороны Хугин и Мунин имеют
«божественное» происхождение, и служат Одину, потенциально бессмертному существу,
то вполне вероятно, что срок их жизни (а, следовательно, и опыт) также неограничен.
Вороны Одина – эзотеризм образа
Вороны Одина Хугин и Мунин многими скандинавоведами рассматриваются как
глубинный, комплексный образ северной шаманической традиции. В частности,
известный фольклорист Джон Линдоу говорит о том, что путешествия Хугина и Мунина
- суть метафорическое изображение шаманского путешествия, когда человек входит в
особое трансцендентное состояние, которое можно классифицировать как экстатический
транс. При этом в уже упомянутой песни «Речи Гримнира» Один упоминает, что боится
за своих воронов Хугина и Мунина, когда отправляет их странствовать. Здесь Линдоу
видит завуалированное предупреждение: без должной подготовки шаман может
не вернуться из транса, навсегда «потерявшись среди миров», оставшись в
измененном состоянии восприятия, грубо говоря – он попросту сойдет с ума.
Немецкий филолог и историк Рудольф Зимек говорит о том, что образ воронов
Хугина и Мунина – это символическое воплощение ментальной (умственной) силы Одина.
Это прямое указание на то, что владыка Асгарда знает все обо всем, ибо он настолько
велик и непостижим в своем величии. В связи с этим не ясна трактовка образа
Хлидскьяльва, престола Одина, который также позволяет видеть все уголки Девяти Миров.
Бог воронов, бог повешенных…
Хугин и Мунин – популярные образы в средневековой поэзии, известны скандинавские
кеннинги «слуга Одина», «путешественник по мирам», «незримо присутствующий»,
и все это метафорические определения ворона. В связи с этим и самого Одина часто
называют богом воронов. Возможно, именно поэтому в позднесредневековом
скандинавском фольклоре Один стал богом висельников, ведь вороны – падальщики,
и они всегда присутствуют там, где можно отыскать гниющую плоть.
С этой чертой воронов образ Хугина и Мунина приобретает оригинальный колорит и особую
значимость для скандинавоведов. В «Третьем грамматическом трактате» Тордасон пишет:
«Вспорхнули вороны с плеч Хникара, к повешенным – Хугин, к мертвецам – Мунин».
Этот момент очень важен, ведь во многих средневековых текстах говорится о том,
что в жертву владыке Асгарда нередко приносили людей. Несмотря на то, что с
высокой долей вероятности это лишь эффектный речевой оборот, образ получается
довольно ярким и запоминающимся, он вновь отсылает нас к висельникам (ведь сам Один
висел на Иггдрасиле вниз головой, как повешенный, чтобы «открыть» руны) и воронам.
И здесь стоит развеять всякие мифы относительно «жертвоприношений Одину».
В Стурлусоновской «Саге об Инглингах» упоминается, что князь Уппсалы Аун «принес
своего старшего сына в жертву Одину». Однако эту фразу не стоит воспринимать буквально.
Современные фольклористы считают, что в этом эпизоде говорится о том,
что Ауну пришлось сделать своего первенца жрецом Одина. По сути это и есть жертва,
ведь традиционно старший сын должен наследовать трон, но, будучи жрецом,
он не может этого сделать.
(Гери и Фреки) есть два ворона, которых зовут Хугин и Мунин. Их имена в переводе
с древнеисландского означают «думающий» (Huginn) и «помнящий» (Muninn).
Также существует альтернативный перевод имен Хугина и Мунина, по этой версии
вороны Одина называются «мысль» и «память».
Хугин и Мунин упоминаются не только в Старшей и Младшей Эддах, но и во многих
других средневековых памятниках скальдической поэзии. Также о воронах Одина
Хугине и Мунине говорят авторы «Круга Земного» (Снорри Стурлусон) и «Третьего
грамматического трактата» (Олав Тордарсон).
С точки зрения «функциональности» вороны Хугин и Мунин представляют собой
достаточно любопытные мифологические образы. В песни «Речи Гримнира» Один
говорит о том, что Хугин и Мунин располагаются у него на плечах. Каждое утро Всеотец
отправляет птиц странствовать по Девяти Мирам (не только по Мидгарду), и каждый
вечер они возвращаются, чтобы поведать великому асу о том, что творится во Вселенной.
Это не посланники богов, как полагали ранние исследователи скандинавских мифов.
Вороны Хугин и Мунин не показываются ни людям, ни етунам, они лишь наблюдают,
слушают и запоминают, это, образно выражаясь, личные «шпионы» Одина, которые
собирают для него необходимую информацию.
Мотив общения людей (или богов) с птицами является традиционным для
европейского оккультизма. При этом нет никаких упоминаний о том, как именно
Один внимает Хугину и Мунину, вероятно, вороны говорят на языке асов (в «Круге
Земном» Стурлусон упоминает, что Один сам обучил своих птиц). Это вполне логично,
если брать в расчет древний, но ошибочный миф о том, что вороны живут очень долго
и за свою жизнь могут многому обучиться. В действительности вид Corvus corax живет
от 10 до 30 лет в дикой природе, а в неволе – не более 75-80. Тем не менее,
экспериментально подтверждено, что вороны действительно способны изучить
человеческую речь, хоть и на уровне пятилетнего ребенка (на этот счет данные
различных исследований расходятся). А если учесть, что вороны Хугин и Мунин имеют
«божественное» происхождение, и служат Одину, потенциально бессмертному существу,
то вполне вероятно, что срок их жизни (а, следовательно, и опыт) также неограничен.
Вороны Одина – эзотеризм образа
Вороны Одина Хугин и Мунин многими скандинавоведами рассматриваются как
глубинный, комплексный образ северной шаманической традиции. В частности,
известный фольклорист Джон Линдоу говорит о том, что путешествия Хугина и Мунина
- суть метафорическое изображение шаманского путешествия, когда человек входит в
особое трансцендентное состояние, которое можно классифицировать как экстатический
транс. При этом в уже упомянутой песни «Речи Гримнира» Один упоминает, что боится
за своих воронов Хугина и Мунина, когда отправляет их странствовать. Здесь Линдоу
видит завуалированное предупреждение: без должной подготовки шаман может
не вернуться из транса, навсегда «потерявшись среди миров», оставшись в
измененном состоянии восприятия, грубо говоря – он попросту сойдет с ума.
Немецкий филолог и историк Рудольф Зимек говорит о том, что образ воронов
Хугина и Мунина – это символическое воплощение ментальной (умственной) силы Одина.
Это прямое указание на то, что владыка Асгарда знает все обо всем, ибо он настолько
велик и непостижим в своем величии. В связи с этим не ясна трактовка образа
Хлидскьяльва, престола Одина, который также позволяет видеть все уголки Девяти Миров.
Бог воронов, бог повешенных…
Хугин и Мунин – популярные образы в средневековой поэзии, известны скандинавские
кеннинги «слуга Одина», «путешественник по мирам», «незримо присутствующий»,
и все это метафорические определения ворона. В связи с этим и самого Одина часто
называют богом воронов. Возможно, именно поэтому в позднесредневековом
скандинавском фольклоре Один стал богом висельников, ведь вороны – падальщики,
и они всегда присутствуют там, где можно отыскать гниющую плоть.
С этой чертой воронов образ Хугина и Мунина приобретает оригинальный колорит и особую
значимость для скандинавоведов. В «Третьем грамматическом трактате» Тордасон пишет:
«Вспорхнули вороны с плеч Хникара, к повешенным – Хугин, к мертвецам – Мунин».
Этот момент очень важен, ведь во многих средневековых текстах говорится о том,
что в жертву владыке Асгарда нередко приносили людей. Несмотря на то, что с
высокой долей вероятности это лишь эффектный речевой оборот, образ получается
довольно ярким и запоминающимся, он вновь отсылает нас к висельникам (ведь сам Один
висел на Иггдрасиле вниз головой, как повешенный, чтобы «открыть» руны) и воронам.
И здесь стоит развеять всякие мифы относительно «жертвоприношений Одину».
В Стурлусоновской «Саге об Инглингах» упоминается, что князь Уппсалы Аун «принес
своего старшего сына в жертву Одину». Однако эту фразу не стоит воспринимать буквально.
Современные фольклористы считают, что в этом эпизоде говорится о том,
что Ауну пришлось сделать своего первенца жрецом Одина. По сути это и есть жертва,
ведь традиционно старший сын должен наследовать трон, но, будучи жрецом,
он не может этого сделать.
